Обретённая память
Глава третья
- Я не мог помешать этому, - сказал Майкл, обхватив голову руками. - Я думал, что, может быть, у меня получится, но это всё равно произошло. Всё произошло.
читать дальшеГвен вздрогнула, и волосы на её шее встали дыбом от напряжения, хотя она пока не могла понять, почему. Оуэн ушёл из конференц-зала, сообщив, что ему надо «пойти кое-что проверить», поэтому вместе с Майклом их осталось трое.
Гвен не хотелось верить ни одному его слову; ей хотелось думать, что это какая-то тщательно продуманная фантазия, и более молодая и менее опытная Гвен могла бы в это поверить, но она знала лучше. Ей нравилось думать, что она хорошо умеет судить о честности, что она всегда знает, когда люди лгут; это пришло с опытом работы. Она знала, что Майкл говорит правду.
- Ладно, - сказала она. - Потом ты оказался здесь? После взрыва? Это тогда ты очнулся тут?
- Нет... не знаю, - ответил Майкл. - Я так не думаю.
- А что насчёт того, что было до... - Гвен замялась. Ей следовало быть осторожной в словах. - До 1941 года. Где ты был до того, как обнаружил себя в 1941-м? Что случилось в 1953-м?
* * *
Он пока не осмеливался открыть глаза. Сначала речь была не более чем непонятным бормотанием, которое, казалось, отзывалось эхом, как будто разговор шёл в пещере или соборе, но в конце концов он смог разобрать и слова.
Он слышал мужской голос.
- Ладно, Маргарет, если быть откровенным, то, если он корчит из себя недотрогу, то я бы бросил его, как горячий кирпич. Такие мужчины не стоят внимания.
- Я знаю, - теперь женский голос. - Но я и правда очень ждала танцев. Он свинья.
- Он хуже свиньи, Маргарет, он боров. Тупой мудак. Половина мужчин в госпитале отдали бы правую руку ради того, чтобы пойти на свидание с такой девчонкой, как ты.
- Половина мужчин?
- Ну ладно, половина мужчин, которые не знакомы с музыкальным театром, если ты понимаешь, что я имею в виду... Но ты понимаешь.
Оба засмеялись, но внезапно замолчали, когда Майкл застонал. Он чувствовал боль. В груди, в голове, в шее - фактически, ему не удавалось найти хоть одну часть своего тела, которая не болела бы. Вдобавок к этому, он был обезвожен. Язык напоминал наждачную бумагу, а на губах остался привкус крови.
- О, кто-то проснулся, - произнёс мужской голос. - Маргарет, пойди позови доктора Хатчинса, и я продемонстрирую свой врачебный такт.
- Держу пари, это так.
Занавеска открылась и, когда Майкл впервые открыл глаза, ему показалось, будто он стоит перед прожектором. Белая вспышка света заставила его сердце биться быстрее, а потом формы и очертания начали медленно прорисовываться, пока Майкл наконец не увидел медбрата.
- Доброе утро, солнышко... Итак, вы можете просто назвать своё имя?
Майкл произнёс своё имя, но из его рта не вырвалось ни звука. Его горло по-прежнему было сухим, и он вдруг почувствовал, как у задней стенки его глотки что-то щекочет. Медбрат поднял три пальца на левой руке.
- Сколько пальцев я показываю?
- Т... три, - прошептал Майкл.
- Вы знаете, где находитесь?
Он кивнул.
- Вы помните, что случилось?
Он покачал головой. Что случилось? Почему он в больнице?
- Хорошо. Не двигайтесь. Просто оставайтесь здесь... Всё... Вы же не хотите нанести себе травмы... Итак, как зовут премьер-министра?
- Уинстон Черчилль, - прохрипел Майкл.
Медбрат расплылся в улыбке.
- Правильно, - сказал он. - Ладно, Майкл, я медбрат Коллинз. Медсестра Гейт пошла за доктором Хатчинсом. Она не скоро вернётся.
Доктор Хатчинс оказался лысеющим мужчиной в пенсне и галстуке-бабочке, с копной белых волос на затылке. Над его лбом красовался неровный жёлтый шрам, который, решил Майкл, остался от травмы, полученной на войне; на первой войне. Он говорил коротко, как человек, который служил в войсках, так что это был не просто домысел. Но даже при этом в нём было что-то мягкое и успокаивающее, что-то, что позволило Майклу расслабиться.
- Вы в Королевской больнице, Майкл. Вы здесь уже четыре дня, физически, но не духовно. Вы помните несчастный случай?
Майкл покачал головой.
- Какой несчастный случай?
- Вы работали в ночную смену, в порту. Там произошёл взрыв. Ваш начальник сказал, что там было что-то связанное с керосином.
Взрыв. Он помнил взрыв - или, по крайней мере, думал, что помнит. Его память заполнилась картинками из другого периода его жизни, где тоже были огонь и боль, но это было не то. Это было что-то другое.
- К счастью, ваши ранения, кажется, не такие тяжёлые, как мы поначалу опасались. Несколько синяков и царапин, трещина в ребре, но ничего не сломано. Нет ничего такого, с чем мы не могли бы справиться.
Там был ящик. Он помнил ящик и корабль. Он был там с Фрэнком, и Уилфом, и Хассаном.
- Хассан... - сказал он. - И остальные. Что с остальными?
Доктор Хатчинс снял очки и закусил губу.
- Мне жаль, Майкл, - произнёс он. - Не знаю, как вам это сказать, но им не так повезло, как вам.
Доктор Хатчинс встал и повернулся к медбрату Коллинзу.
- У него есть семья, с которой мы должны связаться?
- Да, - ответил медбрат Коллинз. - Его сестра. Она живёт в Бьюттауне. Она была здесь вчера.
Доктор Хатчинс кивнул и снова повернулся к Майклу. И улыбнулся. Майкл подумал, что, наверно, он улыбается так всем своим пациентам, особенно, должно быть, тем, кого жалеет. Когда он вышел из палаты, Коллинз и Гейт направились за ним, и Майкл остался один.
Сестра пришла к нему чуть позже в тот же день. Её глаза покраснели от слёз, и она была не накрашена. Он не помнил, когда в последний раз видел её без макияжа. Может быть, когда умер их отец.
- Я так волновалась, - сказала она, почти до боли сжав его руку. - Когда они сказали мне, что Фрэнк, Уилф и тот третий мальчик...
- Хассан, - подсказал Майкл, едва сдерживая слёзы.
- О, Господи, - сказала его сестра. - Я не хотела потерять тебя. Я имею в виду, у меня есть Родри и малыш, но ты... Ты мой брат.
Она поцеловала его в лоб перед тем, как уйти и сказала, что к возвращению домой его будет ждать ужин. Ему было радостно видеть, как она улыбается, уходя.
В ту ночь он спал плохо. Старик с кровати напротив почти всю ночь орал и звал медсестёр и свою «мамочку», даже притом, что он был не моложе шестидесяти. Майкл мог лишь смотреть в окно, на ночное небо и убывающую луну, и думать о ящике и взрыве.
Теперь он вспомнил всё; шведский корабль, выплывающий из тумана, шум внутри ящика, а потом - взрыв. Что-то произошло во время взрыва, что-то, что он не мог описать. Этот звук не показался ему похожим на звук взрыва. Будучи ребёнком, он слышал бомбы, и это не было похоже на них. Это было похоже на турецкий барабан или, может быть, на звон огромного колокола, где-то у него внутри. Всё его тело покалывало, словно его пронзали сотни тысяч микроскопических булавок, и даже с закрытыми глазами он мог видеть сияющий белый свет, словно от миллиарда солнц; свет, который, казалось, проникал сквозь него.
Утром его разбудил медбрат Коллинз, который вытащил у него из носа желудочный зонд, из-за чего Майкл подавился, и принёс ему чашку чая и подгоревший тост. Старик с кровати напротив теперь спал как младенец, вероятно, обессилевший после того, как кричал благим матом всю ночь.
Гости пришли ближе к полудню.
Двое мужчин, оба в костюмах. Одному из этих людей было чуть за тридцать, решил Майкл; второй выглядел немного старше. У того, что был помоложе и повыше, было виноватое выражение лица и драматический шрам на левой его стороне. У старшего и менее высокого мужчины были большие тёмные глаза и густые брови. Усевшись на стул возле кровати, мужчина постарше заговорил первым.
- Доброе утро, мистер Беллини. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?
Майкл кивнул и спросил, кто они такие.
- Меня зовут мистер Кромвель, а это - мистер Валентин. Мы работаем на Союз. Мы пришли, просто чтобы задать вам несколько вопросов.
Майкл снова кивнул, но ничего не сказал.
- Вы что-нибудь помните о взрыве, который произошёл в четверг ночью?
Майкл на мгновение задумался. Что он должен был ответить на это? Что-то здесь было не так. Они не были похожи на кого-то из союзников. Они больше походили на полицейских.
- Нет, - наконец сказал он. - Не так уж много. На самом деле, ничего.
Кромвель взглянул на Валентина, а потом снова повернулся к Майклу.
- Понимаю. Мы до сих пор расследуем причины взрыва. Возможно, возникла проблема с некими материалами, находившимися поблизости.
И эта фраза. Она звучала странно. Она была неуклюжей, как будто Кромвель придумал её на ходу.
- Вы заметили ещё какие-нибудь проблемы, кроме ваших травм? В общем? - спросил Кромвель.
Майкл покачал головой.
- Никаких признаков тошноты? Головных болей? Странных сновидений?
Зачем кому-то из Союза знать о чужих головных болях и странных снах? Майкл бросил взгляд в коридор, надеясь привлечь внимание кого-то из медсестёр. Если бы он мог притвориться, что ему плохо, они могли бы прийти и сказать Кромвелю и Валентину оставить его в покое.
- Вы испытали что-нибудь... необычное? - спросил Кромвель.
- Нет, - ответил Майкл. - Нет... я... ничего такого, нет.
- Понятно. Ладно, нам может понадобиться задать вам ещё несколько вопросов, когда вам немного полегчает. Вы ведь не планируете покидать Кардифф в ближайшее время?
Майкл покачал головой.
- Хорошо. Хорошо. Ну, думаю, пока мы закончили. Поговорим попозже, мистер Беллини. Выздоравливайте.
Кромвель встал, и прежде чем уйти, они с Валентином одарили Майкла улыбками Чеширского кота, которые странно смотрелись на их лицах - особенно у Валентина.
Майкла выписали из больницы на следующий день. Никто не встречал его у дверей. Его сестра работала на сигаретной фабрике, а зять, Родри, был в порту. Хотя у Майкла всё ещё болели ноги, он дошёл до Бьюттауна пешком в невзрачной, серой и жёсткой пижаме, которую ему дали в госпитале.
К тому времени, как он добрался до узких, похожих на ущелья улиц Бьюттауна, окружавших Тигровую бухту, день уже близился к вечеру, и он уже мог слышать доносящуюся из пабов фортепианную музыку. Он слышал и хриплый смех играющих в карты ирландцев, и непонятную болтовню китаянок в прачечных. Дети играли на улицах, по которым шли в бордели моряки, а полицейские старались не обращать внимания ни на что, что не грозило перерасти в драку.
Теперь, конечно, всё это казалось ему знакомым. Он жил в тенистом, задымленном Бьюттауне с тех пор, как умерла его мать. Отец перевёз их сюда, чтобы быть поближе к своей работе в порту, когда он ещё работал. Разумеется, в скором времени он потерял работу; вскоре после того он начал пить. Они жили все вместе - его отец, его сестра и он - на нижнем этаже террасного дома, прямо под семьёй итальянцев, которые постоянно ругались и дрались.
Майкл знал Бьюттаун как свои пять пальцев, и тем не менее, когда он возвращался в тот день, ему казалось, будто что-то изменилось. Здания почему-то выглядели по-другому, как будто их построили из какого-то другого камня. Всё казалось более настоящим.
Крошечный домик на Фицтхеймон Терис, который он делил с семьёй своей сестры, встретил его ароматом ноги ягнёнка, медленно поджаривающейся в духовке. Он в одиночестве сидел на кухне, пил чай и курил, пока домой не вернулась его сестра, неся на руках его маленького племянника.
- О, ты дома! - радостно воскликнула она. - Подожди, я только положу Роберта в кроватку. Еда скоро будет готова, и Родри вот-вот вернётся.
Родри был немного старше Майкла и его сестры, неприветливый и насмешливый человек, который всегда казался Майклу странно пугающим. Майкл никогда не понимал, что Мария в нём нашла, но она всегда отвечала, что без Родри им негде было бы жить. Когда он закончил свою смену в порту и полчаса просидел в ванне в пристройке, вся семья собралась за столом, включая Роберта, который сидел в высоком стульчике и играл с пластмассовой погремушкой и кольцом-прорезывателем для зубов.
Родри наконец заговорил, угощаясь печёной картошкой:
- Забавная вещь этот взрыв, - сказал он своим обычным грубым тоном.
- Что ты имеешь в виду под «забавным»? - переспросил Майкл, чувствуя себя неспособным скрыть своё негодование.
- Ну, они закрыли весь порт, а тот корабль всё ещё здесь. Всё утро там были люди. Не команда. Просто люди и джипы. Вроде армейских. Забавно. Они считают, что это была бомба.
Майкл сделал вид, что не слушает, накладывая себе на тарелку морковь и горох, а потом потянувшись через стол за соусником.
- И никакой полиции, представляешь, - продолжал Родри, - что и в самом деле забавно. Надо думать, такой большой взрыв должен был привлечь полицию.
Подняв взгляд от своей тарелки, Майкл увидел Родри, уставившегося на него с таким выражением на лице, словно его это почти забавляло. Было слишком опрометчиво надеяться, что зять действительно поймёт, что всё это значило для него; видеть, как его друзья были убиты таким способом. Фрэнк и Уилф. Хассан.
Когда с едой было покончено, Майкл ушёл в свою комнату, почти ничего больше не сказав ни Марии, ни Родри и только чуть-чуть позабавлявшись с племянником. Он лёг на кровать и включил радио.
Они снова передавали ту песню, эта песня Фрэнки Лейна постоянно играла. Он подумал, что это самая романтичная песня, которую он слышал когда-либо раньше; до всего этого. Теперь слушать её было больно. Почему они продолжают её передавать?
Он снова натянул башмаки и в панике выскочил из дома. Сестра побежала к входной двери и крикнула ему вслед:
- Майкл! Куда ты?
- Погулять, - мрачно ответил он. - Я приду не поздно.
«Корабль и пилот» был типичным бьюттаунским пабом, заполненным типичными бьюттаунскими мужиками: портовыми рабочими, моряками и бродягами со всех уголков земного шара. Грубые старики, которым было что рассказать, тихо сидели, баюкая свои пинты, и играли в домино, пока ровесники Майкла участвовали во всех ритуалах молодёжи, попивая горький «Брейнз»[1], рассказывая анекдоты и соревнуясь со всеми подряд в армрестлинге.
Люди смотрели на него странно, и он очень хорошо это чувствовал. Они должны были слышать о том, что случилось, но никто ничего не сказал. Они просто вот так смотрели на него.
В дальнем углу паба готовили сцену для Ширли, местной певицы, и её музыкантов, но болтовня вокруг не стихала.
- Что произошло?
Майкл поднял взгляд. Это был сын Фрэнка, Пит. Он был чуть старше Майкла, но такого же телосложения, как его отец, задира от природы, с предплечьями, как у Попая[2]. Любопытно было то, что он не казался злым на самом деле, а Пит почти всегда выглядел злым, как будто специально нарывался на драку. Теперь он выглядел просто грустным, как будто что-то у него внутри умерло. Майкл ничего не ответил.
- Что произошло? - повторил Пит. - Ты был с ним, когда это случилось. Что произошло?
- Не знаю, - ответил Майкл. - Я не помню.
- Ты не помнишь? Я... - Пит бросил взгляд в угол помещения, сделал глубокий вдох и закрыл глаза.
- Честное слово, Пит, - сказал Майкл. - Я ничего не помню. Был взрыв, а потом я очнулся в больнице. Это всё, что я помню.
- Но что вы там делали ночью, в такое время?
- Не знаю, - сказал Майкл. - Я не знаю.
Остальные посетители паба замолчали, потому что Ширли вышла на сцену и начала своё выступление с «Stormy Weather»[3]. Пит смотрел на Майкла сверху вниз с пугающей напряжённостью - черты того Пита, которого он знал, злого, жестокого Пита, возвращались. Майкл встал, оставив свой пинтовый стакан недопитым.
- Мне жаль, Пит, - сказал он, направляясь к выходу из паба. - В самом деле. Мне так жаль.
Он прошёл полпути по узкой, Викторианских времён канаве Уэст-Бьют-стрит, до угла угольной биржи[4], когда вдруг увидел их.
Кромвеля и Валентина.
Они стояли в тени, но он видел их обоих. Как будто они даже не пытались спрятаться. Он точно знал, что они не из Союза.
Он продолжал идти, ускоряя шаг, и он слышал доносящийся откуда-то сзади шаги двух бегущих мужчин, потом рёв автомобильного двигателя, визг колёс по влажным булыжникам.
Майкл побежал.
Свет фар выхватил его из темноты, но Майкл не посмел оглянуться. Почему они гонятся за ним?
Именно в тот момент он почувствовал это; сначала появилось странное ощущение в ногах, которое распространилось по всему телу, пока не добралось до головы, почти как удары статического электричества. Улицы вокруг него озарились ярким светом, невозможным в это время суток, и всё стихло. Он повернулся, наткнулся взглядом на подъезжающую машину и увидел, как она остановилась посреди улицы; её фары по-прежнему горели. Позади неё Кромвель и Валентин тоже замерли на месте, не касаясь ногами земли, как будто их кто-то подвесил на невидимых нитях. Как будто весь мир вдруг перестал вращаться, только для него.
А потом была боль. Ужасная боль, пронизывавшая его, пульсирующая и подчинявшая его себе, пока он не упал на землю, мучительно зажмурив глаза. Прошло несколько секунд, и появилась тошнота, а потом он осознал, что стоит на четвереньках и что земля под ним жёсткая, холодная и влажная, и что он слышит звуки бомб.
* * *
- Кромвель и Валентин? - спросила Гвен. - Этих двух мужчин звали Кромвель и Валентин?
Майкл кивнул.
- И всё это произошло в ноябре 1953-го?
- Да, - сказал Майкл.
Гвен повернулась к Тошико.
- Где Оуэн?
- Он в прозекторской. Сказал, что ему нужно что-то проверить.
- Ладно, - сказала Гвен. - Можешь пойти и позвать его? Нам нужно начать разбираться в этом.
- А что с Джеком? - поинтересовалась Тошико.
- Он в своём кабинете. С ним что-то не так. Я только не знаю, что именно.
Гвен посмотрела на Йанто, надеясь, что он знает ответ, но он выглядел таким же озадаченным, как она сама.
- Йанто, - сказала она. - Можешь произвести поиск по именам Кромвель и Валентин? В 1953 году в Кардиффе не могло быть много людей по имени Валентин.
Йанто стоически кивнул и вышел из зала заседаний, и Тошико последовала за ним.
Гвен повернулась к Майклу.
- Отдохни немного, - сказала она. - Мы собираемся... - она замолчала.
- Собираетесь что? - спросил Майкл.
- Не знаю, - ответила Гвен. - Собираемся помочь тебе.
Майкл с несчастным видом отвернулся от неё. Похоже, её слова его не успокоили.
- Я имею в виду именно это, - сказала она. - Это наша работа. - А потом с улыбкой добавила: - Не бывает тайн слишком больших, не бывает головоломок слишком... э-э... головоломных.
Майкл улыбнулся - впервые за то время, что Гвен его видела, - и она кое-что почувствовала, что-то знакомое, и с беспокойством осознала, что ночь будет долгой.
[1] Марка пива, производится в Кардиффе.
[2] Персонаж комиксов и мультфильмов (с 1929), особенно популярных в 1930-е гг., смешной пучеглазый морячок, обладавший способностью превращаться в суперсилача каждый раз, когда он съедал банку консервированного шпината.
[3] Песня, написанная в 1933 году и ставшая особенно популярной в 1940-е годы. В разное время исполнялась многими известными певцами, в том числе Фрэнком Синатрой и Билли Холидэй.
[4] Угольная биржа - сборный пункт углеторговцев, в котором происходили крупные сделки на уголь.